Странная история с этой рецензией/статьей. Почти детективная. В принципе она должна была выйти в газете "Книжное обозрение" в начале 2015 года. Возможно даже вышла. Не исключено, что я получил за нее гонорар. Но поскольку "КО" ведет полуподпольное существование, экземпляра я так и не увидел, а какую сумму составляет гонорар мой редактор не знает -- так что определить, что я получаю из газеты, а что приходит из других источников не представляется возможным в принципе. Такие дела, как говорил покойный Килгор Траут. Интриги, загадки, расследования!
Природа движется толчками
Зеркальные очки: Рассказы. / Составитель Брюс Стерлинг. Mirrorshades, 1986. Ed. by Bruce Sterling. Пер. с англ. — СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2014. — 384 с. — (SF). Тир. 1200. — ISBN 978-5-91878-028-2.
Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг. Машина различий: Роман. / William Gibson, Bruce Sterling. The Difference Engine, 1990. Пер. с англ. Михаила Пчелинцева, Александра Гузмана. — М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2014. — 448 с. — (Современная классика). Тир. 3000. — ISBN 978-5-389-08318-9.
Судьба поэта, воспевающего революцию, как правило печальна. Лучшее, что с ним может случиться — героическая гибель на баррикадах. Но если революция победила и он уцелел — дело швах, пиши пропало. Тот, кто призывал к борьбе с Системой, становится частью Системы, контркультура превращается в густопсовый мэйнстрим, а вчерашний апологет бунта органично вливается в литературный (а то и политический) истеблишмент. Именно такая эволюция произошла с представителями Движения киберпанков, душой и голосом IT-революции 1980-х. Меньше чем за десять лет киберпанк из маргинального течения с ядерным потенциалом превратился в раскрученный брэнд, торговую марку, модный тренд — и начисто утратил нонконформистский, протестный заряд.
Однако в 1986 году, когда в свет вышла главная антология киберпанка «Зеркальные очки», до финишной ленточки было еще далеко. Движение только-только взяло очередную планку, романы Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона получили наконец заслуженное признание, киберпанк уверенно оседлал волну перемен. Было бы глупо этим не воспользоваться. Плоды революции никогда не оправдывают ожидания идеалистов — это правило не знает исключений. Но пока мир не застыл и не закоснел, пока горят папортниковые леса, дымятся метеоритные кратеры, а лава льется через край, можно нарисовать контуры будущего, которое захватит умы целых поколений. «Техническая революция изменяет привычную структуру общества: от иерархии — к децентрализации, от жесткого контроля — к гибкому управлению», — пишет в предисловии к этому сборнику его составитель, главный идеолог киберпанка Брюс Стерлинг, ссылаясь на Элвина Тоффлера. Ну да, расскажите Дональду Туску, Артуру Левинсону или лучше сразу Джулиану Ассанжу. Но звучит чертовски соблазнительно, правда?
Конечно, представление киберпанков о будущем далеко от наивно-утопического. Более того, далеко не все рассказы из этой антологии напрямую относятся к science fiction. Киберпанки с их тягой к синтезу и постмодернистскому смешению легко пересекают жанровые границы, не чураются абсурдистской прозы, сюрреализма, даже фэнтези. Однако при всем разнообразии подходов и методов есть тема, которая связывает всех этих писателей. Начиная с «Континуума Гернсбека» Уильяма Гибсона, рассказа, который открывает книгу и во многом задает тон сборнику, один общий мотив звучит практически во всех рассказах, собранных под этой обложкой. Символ веры, кредо киберпанков — расширение коридора возможностей. Можно подавить видения, всплывающие из коллективного бессознательного Америки 1930-х, как герой Гибсона — или дать им волю. Можно разбазарить талант и сторчаться в хлам («Рокенроллим» Пэт Кэдиган) или достичь долгожданного катарсиса при помощи новейших синтетических наркотиков («Солнцестояние» Джеймса Патрика Келли). Основать новую религию, в буквальном смысле меняющую мир («Камень» Грега Бира) или задать трепку богам («400 поганцев» Марка Лейдлоу). Поднять бунт на борту дряхлой космической станции («Красная звезда, зимняя орбита» Гибсона и Стерлинга) или поглумиться над условностями «галантной эпохи» и штампами литературы о путешествиях во времени («Моцарт в зеркальных очках» Стерлинга и Льюиса Шайнера). Прямолинейнее всех эту идею выразил, пожалуй, Пол Ди Филиппо в рассказе «Кремень жив», где неграмотный парнишка из гетто становится властелином высокотехнологичного мира будущего. Но это уж как повезет: все дороги открыты, горизонт событий вывернут на изнанку, выбирай на свой страх и риск... Но помни: «проблемы индейцев шерифа не волнуют».
Внезапно раскрывшийся веер возможностей часто ведет к катастрофе и почти всегда — к тяжелому кризису. Один из таких кризисов переживает стимпанковская Великобритания середины XIX века на страницах этапного романа Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона «Машина различий». В начале позапрошлого столетия к власти в Англии пришла партия радикальных технократов под руководством лорда Байрона и за несколько десятилетий совершила то, на что в реальной истории ушло почти два столетия. Научно-техническая революция сорвалась в галоп, как круто пришпоренная лошадь. Дифференциальные исчислители, аналоговые компьютеры, придуманные Чарльзом Бэббиджем, резво щелкают шестеренками в каждом правительственном учреждении; заводы и фабрики производят миллионы тонн синтетических материалов (попутно отравляя воздух и воду); паровые экипажи носятся с неслыханной скоростью тридцать миль в час... Сословные привилегии отменены, старая аристократия переживает моральное банкротство, зато перед инженерами и изобретателями, учеными и промышленниками открываются самые блестящие перспективы. Темп жизни ускорился, социальные лифты с трудом справляются с нагрузкой, потенциальный выигрыш стремительно вырос — но многократно возросли и риски. Того и гляди, рванет — да так, что мало не покажется!..
«Машина различий», вышедшая в 1990 году, книга куда более зрелая и взвешенная, чем «Зеркальные очки» — даром что классика дурашливого стимпанка. К этому моменту Брюс Стерлинг с Уильямом Гибсоном уже успели во всеуслышание объявить о закрытии проекта «киберпанк», розовый туман рассеялся, и пейзаж после битвы обнажился во всей своей неприглядности. Соавторы, мне кажется, неспроста тасуют страницы учебника истории как карточную колоду. Кем станет Кольридж — великим поэтом или модным кинотропистом, экспертом по «движущимся картинкам»? Займется ли Энгельс развитием теории классовой борьбы или останется успешным фабрикантом? Будет ли Британия девятнадцатого века именоваться «викторианской Англией»? Какая из великих исторических персон сойдет со сцены, а кто из чудаков-визионеров, напротив, выступит на первый план? Слишком многое зависит от случайности, флюктуации, резкого пика на графике, отражающем социальную динамику. Как утверждает один из центральных героев книги, палеонтолог-катастрофист Эдвард Мэллори, «природа движется толчками». И при каждом глубинном сдвиге кто-то возносится в высшие сферы, а кто-то впадает в ничтожество — но с этим ничего не поделаешь как с активностью магмы в земном ядре.
Остается добавить немногое. Роман «Машина различий» («The Difference Engine»), ставший на западе визитной карточкой стимпанка, печатался в России трижды — последний раз 11 лет назад. Для нового издания перевод Михаила Пчелинцева заново отредактирован Александром Гузманом, что, безусловно, пошло книге на пользу. А вот «Зеркальные очки» («Mirrorshades»), несмотря на их культовый статус, издаются у нас впервые. Похоже, осторожным скептикам в России доверяют куда больше, чем романтикам-революционерам, пусть даже подвизавшимся в экзотической сфере IT. Что совсем не удивительно — учитывая уникальный исторической опыт нашей страны.
Дэн Симмонс. Фазы гравитации: Роман. / Dan Simmons. Phases of Gravity, 1989. Пер. с англ. А.Круглова, А.Петрушиной. — М.: Эксмо, 2015. — 384 с. — (Современная зарубежная фантастика. Только бестселлеры). Тир. 3000. — ISBN 978-5-699-78461-5.
Бывших астронавтов, как и бывших разведчиков, не бывает. Космос навсегда оставляет след в душе того, кому выпало однажды вырваться за пределы земного гравитационного колодца. В 1971 году главный герой этой книги, американский астронавт второго поколения Ричард Бедекер, провел один день на поверхности Луны. Без малого двадцать лет спустя, в конце восьмидесятых, это по-прежнему остается главным, определяющим событием в его жизни...
«Фазы гравитации» — второй роман Дэна Симмонса: книга вышла в свет через несколько лет после гибели шаттла «Челленджер», когда те, кто связывал свое будущее с успехами американской космической программы, еще переживали затяжную депрессию. Для главного героя романа эта трагедия стала поводом бросить опостылевшую работу в частной компании, производящей оборудование по контракту с НАСА, и отправиться на поиски себя. Бедекер летит в Индию, чтобы наладить отношения с повзрослевшим и отдалившимся сыном, посещает «малую родину», поднимается в горы и бродит по обезлюдевшим городам-призракам, встречается с товарищами по экипажу, заводит роман с женщиной вдвое младше себя, переживает метафизический опыт, расследует авиакатастрофу, вспоминает детали высадки на Луне, беседует с разными людьми о боге, Фронтире и бесконечном чуде Вселенной... Все эти метания, на первый взгляд хаотические, исполнены для него глубокого внутреннего смысла. Дик Бедекер — человек, которому посчастливилось прикоснуться к чему-то по-настоящему масштабному, вневременному, раз и навсегда проникшийся величием Творения и теперь, на склоне лет, ищущий ответ на детские вопросы: есть ли у этого творения смысл — и какое место в нем занимает человечество?.. Медленный медитативный роман переполнен метафорами: например, Индия символизирует для героя Симмонса все то, что он ненавидит на Земле, то, что неизменно вызывает у него гадливость и отвращение. Толпы навязчивых попрошаек, разлагающиеся трупы на улицах, насекомые, вонь, грязь, испражнения, социальное неравенство, буквально бросающееся в глаза... Грубое наречие, агрессивные туземцы, малосъедобная пища, теснота и скученность, «картина всепоглощающей нищеты и упадка» — вот главные впечатления, которые выносит Бедекер из поездки на «мистический Восток». Впрочем, город детства Глен-Оук и весь американский Средний Запад немногим лучше: заброшенность, запустение, провинциальная вульгарность, заросшие сорняками лужайки, пыль и дохлые мухи в витринах магазинов... Но здесь, по крайней мере, видно небо, где по ночам зажигаются звезды — а мальчишки из маленьких городков по-прежнему вешают над кроватями фотографии американских астронавтов, попирающих ногами лунный грунт...
Несмотря на сложившуюся у Дэна Симмонса репутацию фантаста, «Фазы гравитации» не имеют к этому жанру никакого отношения. За одним небольшим исключением: Ричард Бедекер и Дейв Малдорф никогда не высаживались на Луне, а их коллега, будущий евангелист Том Гэвин, не оставался на окололунной орбите, в миллионах миль от Земли, слушая божественный голос в своей голове. Астронавты с такими именами вообще не участвовали в программе «Аполлон» — но это единственное отступление от реалистического канона. Так что с выбором книжной серии («Современная зарубежная фантастика») издатели слегка промахнулись. С другой стороны, публика сегодня настолько вяло интересуется пилотируемой космонавтикой, все эти детали настолько ей безразличны, что выдать зрелую реалистическую прозу за плод писательской фантазии не составит большого труда. Если уж откровенную мистификацию «Первые на Луне» кинорежиссера Алексея Федорченко многие зрители простодушно приняли за чистую монету — почему бы нет? А издать роман Симмонса в России стоило — и так ли важно, в какой серии в итоге опубликована эта во всех отношениях достойная книга?
На прошлой неделе повесил рецензию из "Книжного обозрения" — сегодня продолжение: подборка материалов о книгах Майкла Суэнвика. Осторожно, Игорь, многабукф! Но Суэнвик, ИМХО, того заслуживает.
Фоточка для привлечения внимания: мы с Майклом на границе. Одна из "Аэлит", мы на границе Европы и Азии.
Американский Сорокин
Майкл Суэнвик. Танцы с медведями: Роман. / Michael Swanwick. Dancing With Bears, 2011. Пер. с англ. А.Кузнецовой. — М.: Эксмо, 2015. — 416 с. — (Современная зарубежная фантастика. Только бестселлеры). Тир. 2500. — ISBN 978-5-699-76546-1.
Американец Майкл Суэнвик — мужчина серьезный, ответственный, над книгами работает обстоятельно, с чувством-толком-расстановкой. Прежде, чем взяться за роман «Танцы с медведями» о Московии будущего, он несколько раз побывал в России, посетил Екатеринбург, Москву и Санкт-Петербург, засыпал каверзными вопросами российских друзей и переводчиков. И, разумеется, изучил гору литературы о нашей стране, включая основной корпус русской классики. Так что будьте покойны: водку тут разливаю из самоваров неспроста, а каждый куст «развесистой клюквы» высажен и любовно удобрен автором с далеко идущей целью.
Роман «Танцы с медведями» входит в цикл «Даргер и Довесок», посвященный приключениям двух обаятельных авантюристов в постапокалиптическом мире. После бунта машин, когда демоны и безумные боги, расплодившиеся в интернете, восстали против людей, над человечеством сгустились сумерки Средневековья. Правда, это специфическое Средневековье: крупные страны распались на феодальные вотчины, техника сложнее мельничного колеса под запретом, радио приравнено к черной магии, зато генные инженеры трудятся не покладая рук, а плоды биотехнологий доступны любому нищеброду. Даргер и Довесок чувствуют себя в этом мире как рыбы в воде: сокровища буквально валяются под ногами, предприимчивому джентльмену остается только протянуть руку. Особенно в древней Москве, всегда славившейся своими богатствами...
Местами эта книга до одури напоминает «Теллурию» Владимира Сорокина: не исключено, что Суэнвик читал «День опричника» из того же цикла, переведенный на английский еще в 2008 году. В «Танцах с медведями» хватает типично сорокинских гротесковых деталей: по улицам русской столицы бродят гиганты-неандертальцы, генномодифицированные гвардейцы-медведи и карлики-саванты; баронесса Лукойл-Газпром угощает избранное общество блюдами из ее собственной клонированной плоти; стихи Пушкина употребляют в жидком виде, как вино, а молодежь подсаживается на вещество под названием «Распутин», которое не только чудодейственно укрепляет потенцию во время массовых оргий, но и позволяет «узреть Господа во всей Славе Его».
Единственное чего не хватает для полного сходства — сорокинской игры с языком. Мотивы сказок «Тысячи и одной ночи» Суэнвик на живую нитку объединил с эстетикой русского лубка — и на том успокоился. «Мелодии накладывались одна на другую, сталкиваясь и переплетаясь, а в результате получалась экзотическая и варварская музыка, одинаково ассоциирующаяся и с Московией, и с Византией». Посольство из Стамбула везет чудесный дар русскому князю: семь юных наложниц из лучшей генетической лаборатории Халифата. Девушки столь прекрасны, что ни один мужчина не может устоять перед их чарами. Увы, как ни мечтали бы Жемчужины Востока поскорей изведать радости плотской любви, биологический защитный механизм не дает им наброситься на первого встречного: расстаться с девственностью они могут только в объятиях суженного. Но князь Московии не спешит дать византийскому послу аудиенцию — как выясняется, по вполне уважительной причине... Шахрезада могла бы рассказывать эту историю много ночей подряд, да и Суэнвик не стесняется использовать повествовательные приемы, характерные именно для восточной сказки. Впрочем, заканчивается роман абсолютно по-нашему, по-русски. Москва пылает, народ безмолвствует, будущее страны тонет в тумане. Еще бы переводчица А.Кузнецова не путала «пожарных» (тех, кто тушит пожары) с «пожарниками» (жуками из подотряда разноядных) — совсем аутентично получилось бы.
«Культурные герои» Майкла Суэнвика
Майкл Суэнвик. Хроники железных драконов: Роман. / Michael Swanwick. Iron Dragon's Daughter, 1993. The Dragons of Babel, 2008. Пер. с англ. А.Кузнецовой, М.Пчелинцева. — СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2015. — 768 с. — (Звёзды новой фантастики. Майкл Суэнвик). Тир. 3500. — ISBN 978-5-389-08947-1.
Майкл Суэнвик. Однажды на краю времени: Повести, рассказы. / Michael Swanwick. The Best of Michael Swanwick, 2008. Пер. с англ. — М.: СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2015. — 544 с. — (Звёзды новой фантастики. Майкл Суэнвик). Тир. 4000. — ISBN 978-5-389-08717-0.
Самое известное эссе Майкла Суэнвика (по крайней мере, самое известное в России) называется «Постмодернизм в фантастике: руководство пользователя». Статья посвящена противостоянию киберпанков и «гуманистов» в 1980-х, однако выбор заголовка явно не случаен. Постмодерн как сплав «высокой» и «низкой» культуры, как отказ от нерушимых иерархий, всех и всяческих «сословных перегородок» — это относится прежде всего к художественному методу самого Суэнвика, к его собственной литературной стратегии. Ну а если у кого-то до сих пор остались сомнения, стоит ли считать писателя постмодернистом, сборник «The Best of Michael Swanwick» (в русском переводе «Однажды на краю времени»), подготовленный в 2008 году, смею надеяться, не оставит от них камня на камне.
В итоговую антологию Майкла Суэнвика вошло более двадцати рассказов и небольших повестей, написанных почти за три десятилетия. Уже в самом раннем тексте, «Празднике Святой Дженис» (1980, рассказ выдвинут на премию «Небьюла»), автор легко, без всякой натуги и пафоса объединяет историю постапокалиптической Америки, эротизм современной поп-музыки и древние ритуалы плодородия, уходящие корнями в мезолит. И это только начало: чем дальше, тем причудливее становятся композиции, изощреннее ход авторской мысли, шире круг затронутых тем. Через все эти годы Суэнвик сумел пронести детское любопытство и непосредственность: свои сюжеты он находит на стыке областей знания, которые кажутся абсолютно не связанными. Антропология. Астрофизика. Прикладная теология. Палеонтология. Теория архетипов. Нейрофизиология. История религий. Философия экзистенциализма. Квантовая физика (куда уж без нее!). Отсылки к современной американской поп-культуре и европейской живописи эпохи Ренессанса. Цитаты из британских поэтов XVIII-XIX веков и IT-гуру... Эрудиция автора внушает почти мистический трепет, причем все это не лежит мертвым грузом бесполезных знаний, а работает на полную катушку — на углубление подтекста, на развитие образов героев, на интригу и внутреннюю динамику текста, наконец.
Главная проблема, которая возникает при разговоре о «малой форме» писателя, не в том, что Суэнвик «шибко умный» для сочинителя жанровой прозы. Интеллектуалов среди современных западных фантастов как раз хватает: Грег Иган и Нил Стивенсон, Вернор Виндж и Питер Уоттс, Тед Чан и Йен Макдональд... Дело скорее в том, с какой невероятной легкостью автор переходит от жанра к жанру, от одной повествовательной традиции к другой — от фэнтези в стиле Роджера Желязны («Цыганский вор») к научной фантастике «ближнего прицела» («Как пульс размеренный машины бьется», «Медленная жизнь»), от антиутопии («Мертвый», «Свободомыслящие») к «хроноопере» («Светящиеся двери», «Хронолегион», «Скерцо с тираннозавром»), от «магического реализма» («Край мира») к плутовской авантюрной прозе («Пес сказал «гав-гав»). За этими стремительными эволюциями действительно непросто уследить. Можно разве что вычленить ключевые образы и темы, проходящие через все рассказы Суэнвика: вечно возрождающаяся богиня; добровольная искупительная жертва; жизнь после смерти; искусственное изменение личности. И, конечно, почти неизменной остается фигура главного героя, пытливого и внимательного наблюдателя с аналитическим складом ума и предрасположенностью к парадоксальным выводам.
То же и с романами писателя. Дилогию «Хроники железных драконов», в которую входят «Дочь Железного дракона» (1993) и «Драконы Вавилона» (2008), часто называют революционной для англо-американской фантастики. Но здесь, по сути, нет ничего такого, чего не встречалось бы в рассказах Суэнвика и к чему не был бы готов читатель его «малой» прозы. Волшебная страна, Файерилэнд, переживающая эпоху индустриализации — отличный бэкграунд, фон, на котором может разыгрываться абсолютно любая драма. Магия, электричество и хромированная сталь. Зерновые фьючерсы, венчурные сделки и человеческие жертвоприношения в ночь полнолуния. Мобильные телефоны и амулеты, под завязку заряженные волшебством. Ревущие мартеновские печи, вокруг которых неторопливо вышагивают каменные великаны... Изобретательно, остроумно, изящно — но главная фишка не в этом. «Хроники железных драконов» написаны на полях «Золотой ветви» Фрэзера и «Белой Богини» Грейвса, «Метаморфоз и символов либидо» Юнга и «Героя с тысячью лицами» Кэмпбелла, «Тотема и табу» Фрейда и «Структурной антропологии» Леви-Стросса, трудов Михаила Бахтина и Эрнста Кассирера, Конрада Лоренца и Фердинанда де Соссюра. По сути, оба романа, разделенные полутора десятилетиями — переосмысление культурологической и антропологической традиции XX века, развернутый литературный комментарий в переводе на язык фэнтези. Девушка-подменыш, проходящая долгий путь от дымных цехов фабрики, где дети-рабы собирают механических чудовищ, до Спирального замка, средоточия и сути Мультиверсума. Юноша, на собственном опыте познающий, что между игрой, грезой, мистификацией, дерзкой аферой и подлинной реальностью нет никакой границы... Оба они — воплощенные архетипы, ходячие мифологемы, живущие в окружении других таких же «культурных героев».
Если в чем-то Майкл Суэнвик и остается несгибаемым традиционалистом, так это в том, что касается композиции, архитектоники текста. Его произведения ближе к сочинениям Курта Воннегута или Умберто Эко, чем Уильяма Берроуза или Саши Соколова. Суэнвик отменно владеет всеми традиционными типами сюжета — линейным, многолинейным, опоясывающим и так далее, хоть сейчас на страницы хрестоматии. Но при этом не злоупотребляет такими привычными для читателя XXI века радикальным приемами, как «поток сознания», центон или «метод нарезок». То есть на самом-то деле каждый из этих приемов можно встретить на страницах его книг — но в качестве единичного вкрапления в сюжетную ткань. Как подчеркивал Киплинг, всякую историю можно рассказать тысячей разных способов. Суэнвик выбирает не самый простой путь — но при этом никогда не забывает, что рассказывает историю. А значит, не забывает и увлечь, заинтриговать, закинуть наживку. Автор бесстрашно устремляется в путь по магическому лабиринту постмодерна, увлекая за собой читателя — но не бойтесь потеряться среди бесконечных галерей, переходов и коридоров: ариаднова нить сюжета укажет путь, выведет из темных закоулков на свет. Ну а встреча с Минотавром — или Железным драконом, если повезет, — добавит этому литературному трипу ярких психоделических красок.
Так исторически сложилось, что в последнее время я довольно регулярно пишу для «Книжного обозрения». Увы, у этой во многих отношениях замечательной газеты есть некоторые особенности. Например, ее невозможно купить в розницу, у нее нет ни работающего сайта, ни паблика, ничего – только почтовая рассылка по издательствам, библиотекам и частным подписчикам. Хотя эксклюзивного интересного контента выше крыши: я бы за денежку небольшую взялся и паблики вести, и сайт наполнять, но предложений таких пока не поступало. Так что пока в рамках информационной поддержки издания буду выкладывать кое-какие свои статьи сюда. Чтоб совсем не потерялись, с концами.
Рискуя прослыть ревизионистом, скажу вещь в общем-то очевидную: даже самый примитивный комикс — палка-палка-огуречик, вот и вышел человечек — по сложности организации нарратива (сиречь повествования) превосходит как «просто текст», так и «просто картину». В комиксе задействованы сразу два канала восприятия: история складывается из последовательно меняющихся кадров и из текстовых фрагментов — реплик героев, ремарок, звукоподражания, малозаметных граффити на стенах, газетных заголовков. Для многих читателей (и авторов) необходимость ежесекундно «синхронизировать дорожки» сродни прогулке по минному полю — занятие выматывающее и смертельно опасное. Для других это воскресный пикник в Стране Чудес: им открываются безграничные возможности для игры со смыслами, аллюзиями и реминисценциями, расстановки перекрестных ссылок и вкладывания многозначительных подтекстов. Разумеется, Нил Гейман принадлежит ко второй категории писателей — и в «Песочном Человеке», лучшем своем графическом романе, выжимает из жанра все, что может предложить комикс автору без тормозов, наделенному буйным воображением и широкой эрудицией.
Разумеется, когда речь заходит о Мире Снов любые рассуждения о хронологии теряют смысл, и все же — когда началась эта история? В 2010 году, когда издательство «Эксмо» рискнуло сделать ставку на «графический роман» и совместно с редакцией Александра Жикаренцева выпустило в свет первый том «Песочного Человека» на русском? Или в 2014-м, когда все тот же Жикаренцев, теперь уже руководитель петербургской «Азбуки», решил реанимировать проект? В 1987-м, когда Карен Бергер, главный редактор издательства «Vertigo», представительница холдинга «DC» в Великобритании, связалась с начинающим комиксистом Нилом Гейманом и из кучи идей, которые вывалил на нее молодой талантливый автор, почти наугад выбрала сюжет о повелителе Страны Снов, плененном смертными на 70 лет? Или все-таки в 1939-м, когда Сэндмен — в неизменном зеленом костюме и противогазе, с баллончиком усыпляющего газа наперевес, — впервые появился на страницах американского комикса?..
Неважно. Как бы там ни было, Нил Гейман пересоздал своего героя заново — не забывая о каноне, но ориентируясь не столько на работы предшественников, сколько на образы, подсказанные западноевропейской мифологией, юнгианской теорией бессознательного и современной поп-культурой. Наверное, тогда автор и сам не до конца осознавал, как сказочно ему повезло: он оказался в нужном месте в нужное время, и мир с распростертыми объятиями встретил нового героя. На протяжении 1980-х череда революций сотрясала основы англо-американской комикс-индустрии, расшатывала прутья клетки, в которую были заключены сценаристы и художники былых времен, взрыхляла почву — «Хранители» и «V значит Vендетта» Алана Мура и «Темный Рыцарь» Фрэнка Миллера уже вышли, были громко освистаны традиционалистами и стали предметом культа для поколения, родившегося в «эпоху перемен». Публика с нетерпением ждала новую историю — и чем безбашанней будет автор, чем дальше он уведет читателей от жанровых клише и уютных банальностей «золотого века», тем лучше.
Нил Гейман не обманул ожиданий. В одной из глав «Песочного Человека» (если точнее, во втором томе, в «Кукольном домике») появляется точный и емкий образ: вихрь снов, воплощенный в смертном человеке. Тот, кто стал вихрем, обретает способность ломать преграды, стирать границы между частными, сугубо индивидуальными снами, напрямую соединять разумы спящих. По замыслу Геймана, каждое сновидение выдержано в уникальном, неповторимом стиле — и каждое несет послание, имеющий значение только для самого сновидца. Но вихрь рушит преграды, создает из обломков хрупких вселенных единое эклектичное полотно — а потом схлопывается, унося в небытие целый мир. Одна из обязанностей Сэндмена — хранить неприкосновенность границ, стабильность изменчивой структуры Мира Снов. Здесь уместны любые методы, вплоть до физического устранения источника угрозы... Есть в этом нечто шизофреническое, но сам Гейман выступает попеременно то в качестве вихря, то в роли Сэндмена: то сметает в кучу фрагменты самых разных историй, от Ветхого Завета до сказок Шарля Перро и от эпической поэмы Джона Мильтона до романов Джеймса Брэнча Кейбелла, то раскладывает из них новый пасьянс, склеивает обрывки в непредсказуемой, экстравагантной, но вполне объяснимой последовательности. С одной стороны — посмодернистская цитатность и интертекстуальность: в этой пьесе на равных играют Шекспир и Честертон, супергерои из Американской Лиги Справедливости и Джон Константин, триединая Белая Богиня и древнегреческие музы. С другой стороны, каждую деталь автор пропускает через себя, дает ей новую интерпретацию — и гигантский коллаж, в котором цитаты из мировой классики и современной поп-культуры успешно дополняют друг друга, складываются в новую историю, невероятную и захватывающую.
Но на этом Гейман не останавливается. Многие его интерпретации — это интерпретации интерпретаций... или, наоборот, попытка вернуть образу исходный, подлинный смысл. Маска скрывается под маской, и так до бесконечности. Каин в «Сэндмене» — не только ветхозаветный братоубийца, первый человек, рожденный за пределами Эдема, древнейший архетип, герой «самой старой истории на Земле». Это еще и сквозной персонаж серии комиксов «Дом Тайн», выходившей в США в 1950-1960-е годы. Частый гость во вселенной «DC Comics» и Люцифер-Деница, падший ангел, повелитель Преисподней, с раскатами провинциального трагика декламирующий на страницах «Поры туманов» мильтонов «Потерянный Рай». Да и сам Песочный Человек — до того, как Гейман подобрал его на окраине Свалки Историй, отмыл-почистил-причесал и вывел в свет, — пережил несколько более-менее анекдотических воплощений в качестве традиционного «костюмированного супергероя».
Коллажный подход Гейман сохраняет и в «Поре туманов» (название четвертой части «Сэндмена» позаимствовано из оды Китса «К осени», но ту же строфу, как точно подметил комментатор М.Назаренко, цитирует Дживс, герой Вудхауса, одного из любимых писателей Геймана). Уподобившись Орфею (или герою «Болотной твари» Алана Мура — сами решайте, какая параллель вам ближе) повелитель Страны Снов спускается в Ад, чтобы вызволить свою возлюбленную. Он тщательно готовится к встрече с Люцифером, которого, как помнят читатели «Песочного Человека», публично унизил во время предыдущей встречи. Прощается с немногочисленными друзьями, завершает неотложные дела... Но вместо битвы с владыкой Преисподней на его территории, схватки, которая может стать для Сэндмена последней, главного героя ждет нежданный сюрприз, обременительный подарок, от которого никак нельзя отказаться. Разве что передарить... И вот уже в очередь к вратам замка Повелителя Снов выстраиваются представители полудюжины пантеонов, Анубис и Баст толкаются локтями с Локки и Одином, представители Порядка и Хаоса демонстративно не замечают друг друга (но хором передают привет Майклу нашему Муркоку), эльфы из Файерилэнда умоляют Сэндмена сохранить статус-кво, а крылатые посланники Небесного Града бесстрастно и отстраненно взирают на это столпотворение.
Несмотря на очевидную эклектичность, «Пора туманов», пожалуй, самая линейная, последовательная и стилистически целостная часть цикла, с минимумом отступлений и непредсказуемых вывертов. Эксперты, правда, предупреждают, что на страницах этой книги Гейман вводит новых героев и раскрывает обстоятельства, которые еще сыграют свою роль в следующих томах «Сэндмена». «Пора туманов» — передышка в пути, полустанок, где завязываются новые знакомства и закладывается основа новых отношений. Хорошо бы поезд не застрял на перегоне и поскорее добрался до следующей станции, обозначенной в дорожной карте цикла «Песочный Человек» как «Game of You» — «Игра в тебя».
Рецензия опубликована в газете "Книжное обозрение", 2014 г. – № 10-11 (2386-2387).
От фанфика до пародии
Ведьмачьи легенды: Повести, рассказы. / Сост. Войтек Седенко, Павел Лауданский. — М.: Эксмо, 2014. — 480 с. — (Книга-фантазия). 5000 экз. — ISBN 978-5-699-68657-5.
Согласно всеведущей «Википедии», фанфики — «сочинения по мотивам популярных оригинальных литературных произведений». Так чем же фанфик отличается от любой другой вещи «по мотивам» — от джойсовского «Улисса», например? Есть мнение, что только адресатом: сюжет фанфика поймет лишь тот, кто хорошо знаком с первоисточником, прочие в недоумении пожмут плечами и захлопнут книгу. Правда, по тому же принципу строится и вся фантастика в целом — на литературных конвенциях, негласных договоренностях между читателями и писателями. Поклонникам жанра по умолчанию понятно, что звездолеты легко преодолевают скорость света, а эльфы — не забавные карапузы, порхающие среди цветов, а здоровенные дядьки и тетки с острыми ушами и меткими луками. Так что с жанровыми дефинициями не все так просто, как хотелось бы.
Антология «Ведьмачьи легенды», составленная Войтеком Седенко и Павлом Лауданским, задумана как сборник-трибьют, дань уважения «Ведьмаку» А.Сапковского. Восемь текстов русскоязычных авторов вышли сперва в Польше, и только потом — в московском издательстве «Эксмо». Однако «хардовый» фанфик под этой обложкой только один. То есть читателю, конечно, хорошо бы знать, кто такие Геральт, Лютик, Йеннифэр, Цири, чем занимаются ведьмаки и т.д. и т.п., но главное и так понятно из контекста. Два автора, Михаил Успенский и Андрей Белянин, отделались короткими несмешными пародиями: написаны рассказы примерно на одном литературном уровне, с одинаковым уважением к первоисточнику и пересыпаны натужными хохмами в духе «Аншлага». Владимир Васильев предложил составителям повесть «Цвета перемирия», очередной эпизод из бесконечной саги о техноведьмаках, — тот, кто читал предыдущие части эпопеи, легко представит, что это такое. Леонид Кудрявцев и Сергей Легеза использовали реалии «Ведьмака» во вполне традиционной фэнтези — тексты у них получились крепкие, ровные, но без огонька. А вот об оставшихся трех произведениях есть смысл поговорить подробнее.
Рассказ «Лютня и всё такое» Марии Галиной — настоящий стопроцентный фанфик, «только для тех, кто в теме». В главной роли — поэт Лютик, застрявший в послевоенном городе, охваченном чумой. При этом московская писательница блистательно доказывает, что фанфик фанфику люпус эст. Если Васильев, например, в относительно самостоятельном тексте пишет «об удивительных приключениях», то Галина и в фанфике рассказывает о людях, об их страхах и надеждах, о ненависти и любви. И еще — наглядно демонстрирует, как мыслит поэт, в самые страшные, черные минуты жизни неосознанно перебирающий рифмы. Действие повести Владимира Аренева «Веселый, простодушный, бессердечный» разворачивается через много лет после ухода Геральта на Авалон, а ее сюжет построен на литературных реминисценциях, постмодернистских перекличках с мировой классикой, от «Острова сокровищ» до «Моби Дика»... И с одной замечательной сказкой «для среднего школьного возраста», вывернутой на изнанку — что, кстати, абсолютно в духе Сапковского. Написано живо, парадоксально и по-настоящему увлекательно. Главная же жемчужина сборника — рассказ Александр Золотько «Оккупанты», на страницах которого появляется пан Анджей собственной персоной. Эта зрелая, эмоционально насыщенная вещь, написанная в июле 2012-го, два года спустя выглядит куда более актуальной, чем, вероятно, хотелось бы автору. Впрочем, не буду раскрывать интригу — надеюсь, сами прочитаете.
Восемь залпов, три попадания «в десятку» — не так уж плохо. Поляки справились с задачей не хуже иных российских составителей. Ну а если поклонники «Ведьмака» сочтут, что Сапковский заслуживает большего — что ж, пусть подготовят альтернативную антологию сами, мешать никто не будет.
облако тэгов
Так что пока в рамках информационной поддержки издания буду выкладывать кое-какие свои статьи сюда. Чтоб совсем не потерялись, с концами.
